文芸コ－ス
「本文内容の概説：
この露文は“ユダヤ人問題と反戦”をテ－マとして戯曲の一部です」
Действие третье
Война
Апрель тысяча девясот сорок четвертого года． Ｃоветская армия движется, с
боями, назад． В сумерки над осажденными городами стоит невысокое зарево пожаров．
Медленно подают черные хлопья, пепла, похожие на белые хлопья снега． Ветер гудит
рваным листовым железом, ахают дальнобойные． И жители, забившись в погреба и
подвалы, устало и нетерпеливо ждут． Жизнь и смерть начинаются одинаково ！ ударом
приклада в дверь．
В тот год мы возвращались в родные города, шагали по странно_незнакомым ули－
цам, терли кулаком слипающиеся глаза и внезапно, в невысоком холме с лебедкой и
крапивой, узнавали сказочную гору нашего детства, вспоминали первую пятилетку,
шарманку на соседнем дворе, неподвижного голубя в синем небе и равнодушный женс－
киЙ голос, зовущий сереньку．
Мы научились вспоминать． мы стали взрослыми．
Ｃанитарный поезд． так называемый “кригеровский вагон” для тяжелораненных．
По обе стороны вагона двойной ряд подвесных коек, с узким проходом посредине.
Верхний свет не горит и, в предутренних сумерках, видны тольно первые от тамбура,
четыре койки － верхняя и нижняя, верхняя и нижняя.
И на одной из этих нижних коек, запрокинув голову на взбитую высоко подушку,
сжав запекшиеся губы и закрыв глаза, лежит старший лейтенант Давид Абрамович
Шварц．
Беспокойко и смутно спят раненые！ мечутся, бредят, скрипят зубами, плачут и
разговаривают во сне．Кто－то выкрикивает отрывисто и невнятно：
Первое орудие－ к бою！ Второе орудие！ к бою！ По фашистским гадам, прямой навод
кой ！ огонь！ .....
Но никто не торопится выполнить приказание, не гремят орудия, не взлетает в
дымное небо взорванная земля！ Мирно гудит поезд, постукавают колеса и лишь, по
временам, за дребезжащими окнами вагона,как напоминание об огне, пролетают быст－
рые, мгновенно гаснущие, искры от паровоза．
Возле койки давида, на низком табурете,положив на колени длинные усталые руки
с пожелтевшими от иода пальцами, в белом халате и затейливой белой косынке меди－
цинской сестры, сидит Людмила Шутова！ молча и тревожно поглядывает на Давида．
Одинцов захлебывается кашлем． санитарка отворачивается, приживается лбом
к оконному стеклу．
Давид ： пить． пить дайте！ ．．．．．Людмила！
Голос ： что тебе нужно, Додик？
Дрожащее и зыбкое пятно света ! не то из окна, не то откуда_то сверху падает на
табурет, стоящий возле койки Давида．
Давид ： Кто ! это？.... Кто？....． Это ты, Людмила？
Голос ： Нет, это я, Додик．
Давид ： Папа？！．．．
В забыком пятне света возникает Арбам Ильич Шварц． Он сидит на табурете, накло－
нившись к давиду, все в том же лучшем своем, черном костюме, к котором он когда
－то приезжал в москву． И все та же старомодная касторовая шляпа лежит унего на
коленях． И все ! тот же серебристый пушок вокруг головы．
Он стал совсем прозрачным и легким !？ Этот пушок, и только там, с левой стороны,
где прошла пуля, виден черный след запекшейся крови．К рукаву пиджака пришпилена
английской булавкой грязна повозка с желтой шестиконечной звездой и отчет－
ливой надписью “Юде”．
Шварц ： Здравствуй, мой дорогой, Шоломалейхем！
Давид ： Папа ？！．．．Откуда ты？．．．．
Почему ты здесь？ ．．．． Ты, живой, папа？．．．
Шварц : Спокойно и грустно! Нет, милый．Меня убили． Год томуназад． Ровно год на－
зад． Я думал, что ты знаешь, милый, об этом．
Давид ： Да, я знаю, но мне показалось．．．／вскрикнул．／ Но ведь я вижутебя！ Почему
же я вижу тебя ？．．．Ты чудишься мне, да？
Шварц： Возможно, Додик！／улыбнулся．／ Человек не таракан, ему всегда что－нибудь
чудиться． Женщинам чудятся неприятности,мужчинам － удачи．
Давид：Ты смеешься？．Ты можешь смеяться？．．．
Шварц： ／пожал плечами／－ Мертвые не плачут, Давид！ ／после паузы．／ И даже мне, в
тот самый последний день, когда нас вели, под конвоем, на вокзальную площадь－ мне
чудилось, что я иду встречать твой поезд．
Давид ：／строго／－ как это было, папа？
Шварц ： ／махнул рукой／－ А-а！！ Лучше поговорим о другом．
Давид： Я должен знать！ Как это было？
Шварц： Это было совсем просто, милый．
В один прекрасный день по всему гетто развесили объявление, что нас отправляют
на поселение в польщуи что мы должны в восресенье с вещами явиться на вокзаль－
ную площадь．．．
Давид： И ты понял？
Шварц： Разумеется． впрочем, среди нас нашлись и такие, которые поверили．．．Нет, До－
дик, это все выдумки, что среди евреев нет дураков！ Уверяю тебя－есть． На одного ум－
ного, как и всюду, приходится ровно два с половиною дурака．
Давид：А что было дальше？
Шварц：Ну, в воскресенье, мы все собрались у выхода из нашего гетто, нас пересчитали,
построили в колонну и повели．／усмехнулся．／ Это же все－таки Тульчин,
а не Киев．В киеве, говорят, для этого дела подавали автобусы．А нас повели．．．И мы шли
－женщины, старики и дети．．．Был дождь и ветер．． И мне помогали идти ! этот сапожник,
из дома восемь, Наум Шехтель и его жена Маша, сестра Филимонова．．．．．
Давид：Ты был болен ？！．．．．
Шварц：Пустяки, Додик． у меня была обыкновенная простуда, даже без температуры．
И вот мы все шли, шли, шли．．．И шел дождь и лаяли собаки, и плакали дети．．а на улицах
было пусто．Совсем пусто．．．Все попрятались по домам и только, когда мы проходили,
шевелились занавески на окнах．．． И этому, как раз, я был рад！
Давид：Почему？
Шварц：／помолчав／ Понимаешь ли, милый － я родился в Тульчине． И жил в Тульчине．
И умер в Тульчине． Я почти всех знал в нашем городе и мне не хотелось, чтобы ста－
рые мои знакомые, увидев меня в тот день,отворачивались и прятали глаза．．Ну, и нас
привели на вокзальную площадь． И снова пересчитали． Они очень аккуратные люди,
эти эсэсовцы． Если бы уменя была аптека,я бы их взял к себе работать провизорами．
Они пересчитали нас и приказали сдать вещи． А мне нечего было сдавать． Я ничего
не взял． Только твою детскую скрипочку, твою половину, на которой ты, когда－то
сыграл первое упражнение ауэра，только твою скрипочку и мой альбом с фотографи－
ями．．И когда Филимонов－он был с немцами－ увидел у меня в руках эту скрипочку, он
засмеялся и крикнул － а ну－ка, пархатый черт, сырграй нам кадыщ！ Сыграй нам поми－
нальную молитву, пархатый черт！
Давид：Сволочь！
Шварц：А потом он заметил свою сестру, Машу и он сказал ей － зачем ты здесь？！
Ты же русская, дура；но она не ушла，она обняла своего Наума и не ушла．．．．Ах, Маша,
Маша！Ты помнишь, какая она была красивая, Додик？！ Я как－то спросил у нее － за что
она любит своего рыжего Наума？ Она засмеялась и ответила ．．．Знаешь что？ ．．．
Меня все называют Машей, сказала она, но никто, ни один человек на свете не умеет
так говорить Маша－ как это умеет мой Наум．．．Ах，Маша！
Давид：／сквозь сжатые зубы／－Дальше！ что было дальше？
Шварц：Мы стояли．И лил дождь，и где－то далеко,гудел поезд，а немцы, очевидно, кого－
то ждали， какого－то начальника． И тогда Филимонов снова крикнул мне．．．Ну,сыграй
же нам кадыщ, пархатый черт！
И знаешь, Додик, я вдруг ужасно рассердился．．．Я поднял твою скпипочку, твою по－
ловину, на которой ты учился играть упражнения Ауэра, и подбежал к Филимонову,
и ударил его этой скрипочкой по лицу, и даже успел крикнуть－ когда вернутся на－
ши, －они повесят тебя, как бешенную собаку！．．．
Давид：／яростно／－ А дальше？ Что было дальше？
Шварц：／после паузы／－ Это все． Для меня не было никакого “дальше”． Дальше, милый,
начинается твое “дальше”．
Давид：／сдержанно／－ Да． Пожалуй．
Шварц：Что же было дальше, давид？
Давид：／приподнялся／－ Я расскажу тебе．
Хорошо． Слушай．Ｃлушай, что было дальше－ мы взяли Тульчин после семи суток бес－
прерывных сумасшедших боев．．．
Шварц：Вы пришли？
Давид：Мы пришли, Папа． Мы выбили фрицев к чёртвой бубушке, когда－то за чукарин－
ские болота и на восьмые сутки, под вечер, вошли в Тульчин！．．．．．Знаешь, я как－то не
задумывался предже над тем, что значит слова －земля отцов！ Но когда наша голов－
ная машина остановилась на площади Декабристов, и я услышал запах Тульчина,
увидел землю Тульчина, камни Тульчина, небо Тульчина, и в небе не самолеты, нет, и
не следы трассирующих пуль － от края до края, а сизый голубь, первый сизый голубь,
которого выпустил, в нашу честь, мальчишка с рыбаковой балки．．．． И когда мой шофер
обернулся ко мне и сказал － вот вы и на родине, товарищ старший лейтенант．．．
Шварц：／удивленно и радостно／－ Ты старший лейтенант, Додик？
Давид：Да, Папа．
Шварц：О－о－о, милый, поздравляю！ Старший лейтенант － это большой чин！
Давид ： Не токой уж большой, Папа．
Шварц ： Нет, нет, не спорь． Я знаю． У Мити Жучкова － помнишь моего митю, кладовщи－
ка？ － у него младший брат Вася был лейтенантом． Так Митя рассказывал про него
так, как будто главнокомандующий и его Вася －это почти одно и то же！／усмехнул－
ся／ Прости, милый, я тебя перебил． Что же было дальше？
Давид：А на следующее утро мои ребята привели к нам в отдел Филимонова． Мы уже
кое－что слышали про его подвиги． Он пытался скрыться, но мои ребята поймали
его и привели в отдел．．．．
Шварц：И ты его видел？
Давид：Видел．
Шварц：А он видел тебя？
Давид：Видел． он только меня одного и видел． Он смотрел на меня во все глаза．
Хотел узнать и не мог． Но я ему напомнил－кто я такой． Я сказал ему － да, да, это я －
Давид Шварц, сын Абрама Ильича Шварца с Рыбаковой балки．．．．
Шварц：Додик ／помедлив／ Ну, а потом？
Давид：／со злой улыбкой／ － А потом все было точно так, как ты ему напророчил！
Шварц：／тихо／－ Вы его．．．．．
Давид：／кивнул／－ Да, на вокзальной площади． И в тот вечер, когда все уже было ко－
нечно, ко мне пришла его сетра － Маша ．．．
Шварц：Она осталась жива？
Давид：Она осталась жива． Ее только ранили．Два дня и две ночи она пролежала там －
с вами, во рву．．． А на третью ночь она выбралась и приползла домой． Ее птярали, по
очереди, Митя Жучков и Танькины родители －Сычевы ．．．． И вот она пришла ко мне и
мы отправились с нею вдвоем, за линию железной дороги, к резъезду．．．．．
Шварц：／мягко／－ Не надо об этом, Додик！
Давид：Надо！／пришурил глаза／－ Мейер Вольф всю жизнь копил деньги, чтобы пови－
дать Ｃтену плача． Я видел теперь ее, эту стену． Она находится за линией железной
дороги, на разъезде “Тульчин－товарный”．
Это простая пожарная стена, кирпичный брандмауэр, щербатый от автоматных оче－
редей．И к этой стене, по вечерам, приходит плакать русская женщина －сестра преда－
теля, жена честного человека, рыжего сапожника Шехтеля － красавица Маша Фили－
монова！
Шварц：Дальше！ Что было дальше, Давид？
Давид：А потом, через день, меня контузило,
Папа． И ранило．
Шварц：／медленно, боясь услышать ответ／－Куда тебя ранило？
Давид：В плечо． Прости меня！ Много раз я был виноват перед тобою．
Особенно в тот вечер, когда ты приезжал в Москву．．．
Шварц：／мягко／－ Я забыл об этом, Давид．．．
Давид：／крикнул／－ Но я помню！ И хуже всего то, что уже никогда, слышишь, никогда
не придется мне выйти, во фраке, на сцену большого зала консерватории, и красивые
женщины и мужчины не будут мне хлопать, и улыбаться,и просить, чтобы я играл им еще,
и еще, и еще．．． Прости меня, папа！ То, о чем ты мечтал, не сбудется！
Шварц：／покачал головой／－ Оно уже сбылось, глупый！ Вот у меня в кармане ! вырезки
из газет． Все, что писали о тебе и о твоих выступлениях, все！ Это было！ Теперь уже
не важно, кто сыграет снова мазурку Венявского и концерт Вивальди, ты или твой
ученик, твой маленький сын！ Ах, как он будет гордиться тобой, додик！ И он скажет
людям： это мой папа сделал из меня то, что я есть！ Мой папа －старший лейтенант, ге－
рой великой отечественной войны, награжденный орденами и медалями ．．．．
Нет, ему даже в головуне придет стыдиться тебя！И тебе тоже не нужно будет ни лгать,
ни ловчить － для того, чтобы твой маленький сын узнал － как выглядит счастье！
И, может быть, милый мой, я скажу глупость, но по－моему, именно это и есть － та совет－
сткая власть, за которую ты воюешь．．Что ж разве не так？
Давид：Да, папа．
Шварц：Кстати, меня давно уже мучает один вопрос． Как－то раз из моего альбома про－
пали три открытки．．．．И я не поверил тебе,когда ты сказал мне, что не брал их．．．．
Давид：Я солгал тебе． Я их взял．
Шварц：／помолчав, строго／－ Надеюсь, что больше это никогда не повторится, Додик！
Ложь для меня страшнее всего на свете！／с невеселым смешком／． Наверное потому,
что сам я слишком много лет лгал．
Шварц：／прислушался к чему－то, что слышно только емуодному, встал／－ Мне пора, Давид．
Давид：Ты уходишь уже？
Шварц：Мне пора．
Давид：Как скоро！ Но ведь мы еще увидимся, правда？
Шварц：Нет, милый．Больше мы уже не увидимся． Оттуда － не ходят поезда, не приносят
писем и тереграмм． Мы не увидимся больше．Может быть, я тебе приснюсь．．．．Впрочем, я
не люблю, когда люди вспоминают и рассказывают свои сны． Мало ли что кому
может присниться？！ Прощай, мой родной．
Давид：Папа！．．．．
Шварц：Прощай．
Давид：Папа, погоди ．．．．．Папа！．．．．．Но Абрама Ильича уже нет． Исчезает и
дрожащее пятно света, подавшее на табурет．Гудит поезд． Стук колес становится
громче － это открыли дверь в тамбур．
翻訳例